Charkow-43

Несмотря на всю необычность такого способа восстановления боеспособности поредевших дивизий, он оказался достаточно эффективным. И тут особенно проявили себя политические работники. Они повсеместно проводили собрания молодежи призывных возрастов, разъясняли ей международное положение и задачи советского народа в Великой Отечественной войне. Результаты всегда были хорошими. Тысячи молодых людей тут же подавали заявления о добровольном вступлении в Красную Армию. Как правило, их направляли сначала в учебные подразделения, а некоторых и прямо в боевые части.

Делалось, кажется, все для того, чтобы выполнить поставленную перед армией задачу. Но где-то в глубине сознания нет-нет да и вспыхивало недоумение: почему командующий Воронежским фронтом внес такие существенные изменения в план Харьковской наступательной операции на завершающем ее этапе? Разъяснилось это несколько позднее.

Разведчики иногда ошибаются

Крупные успехи войск Воронежского и Юго-Западного фронтов в январские и февральские дни обещали многое. После разгрома противника на Среднем Дону, в районе Воронежа, Курска и Харькова в оперативном построении немецко-фашистских войск образовалась грандиозная брешь от Малоархангельска до Лисичанска — около четырехсот километров. Закрыть ее врагу было нечем, и боевые действия принимали все более маневренный характер. Казалось, ничто уже не может помешать нам на пути к Полтаве и Днепропетровску.

В ежедневных разведсводках с Юго-Западного фронта, а также в его итоговом донесении за февраль утверждалось, что противник якобы сам намерен оставить территорию Донбасса и отводит свои войска за Днепр. Такие выводы базировались на неправильной оценке передвижения танковых колонн противника с оборонительного рубежа на реке Миус. Перемещаясь почти параллельно с войсками правого крыла Юго-Западного фронта в западные районы Донбасса, 1-я и 4-я танковые армии противника [171] готовились начать оттуда контрнаступление. А штаб Юго-Западного фронта ошибочно расценил эти передвижения как вынужденный отход за Днепр.

Еще во время сражения на подступах к Харькову из штаба Юго-Западного фронта в Ставку шли предложения о целесообразности продолжить наступление и завершить его разгромом всей донбасской группировки противника. В качестве ближайшей задачи в новой операции Юго-Западный фронт брал на себя овладение Днепропетровском и Днепродзержинском.

Генштаб тогда же ориентировал командующего Воронежским фронтом «об инициативе левого соседа». Произошел примерно такой разговор: вот-де Юго-Западный фронт будет драться за овладение районом Днепропетровска, а чем вы можете помочь ему?

— Мы поможем соседу своим движением вперед, — пообещал Ф. И. Голиков. — Войска Воронежского фронта будут продолжать наступление с целью овладеть Полтавой и Кременчугом.

Так зарождалась идея, по существу, новой наступательной операции двух фронтов. И если в начальной стадии ее считали всего лишь операцией местного значения, то в последующем она была поднята на уровень стратегической. Директивами Ставки от 6 и 11 февраля 1943 года Юго-Западному фронту вменялось в обязанность: «не допустить отхода противника на Днепропетровск, Запорожье, загнать его донецкую группировку в Крым». А Воронежскому фронту ставилась задача развивать наступление правым флангом на Льгов, Глухов, Чернигов и левым — на Полтаву, Кременчуг.

В части, касающейся 69-й армии, эта директива была доведена до меня лично Ф. И. Голиковым вечером 10 февраля по телефону, после чего я немедленно выехал в Богодухов и уже 17 февраля направлял оттуда дивизии на выполнение новой задачи.

В первые дни операции продвижение наших войск шло успешно. Противник оказывал лишь слабое сопротивление. В полосе 69-й армии мы не встречали ни малейших признаков присутствия своих «старых знакомых» — частей танкового корпуса СС. 23 февраля войска Воронежского фронта заняли города Сумы и Ахтырка. А в ночь перед тем 69-я армия форсировала реку Ворскла в 40 километрах севернее Полтавы. Наша 180-я стрелковая [172] дивизия, захватившая плацдарм на западном берегу этой реки, практически могла бы в течение двух-трех дней овладеть Полтавой. Во всяком случае, так полагали тогда мы сами, оценивая обстановку со своей армейской «колокольни» и даже не подозревая об угрозе контрудара противника в стык Воронежского и Юго-Западного фронтов.

Несколько сложнее протекали боевые действия в полосе соседа — 3-й танковой армии, наступавшей в направлении Валка, Полтава. Противник прочно удерживал район лесов в треугольнике Мерефа — Валка — Люботин и легко отражал попытки ослабленных танковых корпусов овладеть этим районом. Только 160-я и 305-я стрелковые дивизии, прижавшиеся к левому флангу нашей армии, медленно, но верно продвигались в направлении Ковяги.

Что же касается Юго-Западного фронта, то там сложились еще более трудные условия. Его 6-я армия, под командованием генерал-майора Ф. М. Харитонова, в ночь на 22 февраля должна была форсировать Днепр и овладеть Днепропетровском и Днепродзержинском. А подвижная группа, возглавлявшаяся генерал-лейтенантом М. М. Поповым, имея совсем мало танков (не более трех-четырех десятков) получила задачу наступать на двух направлениях — на Запорожье, Мелитополь и на Донецк. Но уже в момент доведения этих задач до исполнителей последние с трудом сдерживали натиск 4-й и 1-й танковых армий противника. Против Ф. М. Харитонова и М. М. Попова действовало до двенадцати немецких дивизий, в том числе семь танковых и одна моторизованная.

Контрнаступление против войск Юго-Западного фронта началось 20 февраля и велось исключительно настойчиво по сходящимся направлениям. Танковый корпус СС в составе дивизий «Рейх», «Великая Германия» и «Адольф Гитлер» наступал из района Краснограда в направлении Попасное, Павлоград, а 48-й и 40-й танковые корпуса противника рвались из района Чаплино и Красноармейское на Павлоград и Лозовую.

21 и 22 февраля подвижная группа М. М. Попова, в которой номинально числились четыре танковых корпуса (18, 3, 10 и 4-й гвардейский), две отдельные танковые бригады, одна стрелковая дивизия и три лыжные бригады, стала отходить. Не выдержала натиска превосходящих сил противника и 6-я армия. А в день, определенный [173] планом операции для форсирования Днепра — 22 февраля, — некоторые части правого крыла Юго-Западного фронта оказались окруженными. Не замеченная вовремя угроза перерастала в катастрофу.

Ставка тут же внесла решительные поправки в свои директивы от 6 и 11 февраля. Нашему фронту было приказано приостановить наступление на Полтаву и главными силами 69-й и 3-й танковой армий нанести удар строго на юг во фланг танковой группировке противника. Командующий фронтом уточнил нам задачи: 69-я армия должна была взять направление на Карловку, 3-я танковая — на Красноград.

Мы хорошо понимали важность своевременного и четкого выполнения этих требований. В ночь на 23 февраля нам удалось провести перегруппировку, и с утра 69-я армия развернулась фронтом на юг. Две стрелковые дивизии соседней 3-й танковой армии (305-я и 160-я) продвигались почти параллельно с нами.

Продвижение шло очень медленно. Да и чего иного можно было ожидать от нас? Наспех пополненная пехота наступала без танков, при нехватке боеприпасов. А встретились мы с лучшими, полнокровными танковыми и моторизованными дивизиями противника.

С 25 февраля наступление 69-й и 3-й танковой армий окончательно выдохлось и замерло на рубеже Рублевка, Чутово, Староверовка. Но штаб фронта не хотел мириться с этим. Через несколько дней 69-я армия получила приказ о возобновлении наступления в юго-западном направлении с целью овладения Полтавой. В состав армии — вроде бы для усиления — передавались от П. С. Рыбалко 160-я и 305-я стрелковые дивизии. Но фактически этим мы не только не усиливались, а еще более ослаблялись, так как вместе с обескровленными дивизиями получили от 3-й танковой армии и значительную полосу, в которой эти дивизии действовали.

На какой успех могла рассчитывать 69-я армия при наступлении на Полтаву? Рискованно было предпринимать такое наступление, имея на фланге в районе Карловка и Красноград крупную танковую группировку противника, уже нанесшую к тому времени тяжелые удары по 6-й армии Юго-Западного фронта.

Именно в те дни я получил по телеграфу такое оперативное ориентирование: [175]

«До Днепра осталось 400–450 км, а до весенней распутицы тридцать — тридцать пять дней. Сделайте из этого соответствующие выводы и расчеты...»

Телеграмма была подписана Ф. И. Голиковым и Ф. Ф. Кузнецовым.

Жизнь вносила свои горькие поправки. Враг легко отражал все наши трудные попытки продвинуться вперед. Мы только еще больше ослабляли себя, растрачивая и без того скудные силы.

2 марта получили наконец указание о переходе к обороне. Убежден, что его следовало отдать сразу после освобождения Харькова. Тогда наше положение могло бы быть совершенно иным. Если бы даже немцы и решились на контрнаступление (а они, по-видимому, решились бы и в этом случае), то наши войска встретили бы их на подготовленных позициях, в условиях организованной обороны, с налаженным подвозом боеприпасов. Даже при самом худшем варианте, если бы мы не успели сделать решительно ничего, войска получили бы передышку, а отдохнувший солдат всегда дерется лучше.

Отход

4 марта группировка противника, основное ядро которой составлял танковый корпус СС, нанесла удар по войскам нашей 3-й танковой армии в направлении Новая Водолага, Мерефа. К этому времени в распоряжении П. С. Рыбалко имелось не более полусотни танков. Ясно, что он оказался не в состоянии отразить неприятельский натиск и вынужден был отходить. Отход совершался в трудной обстановке. Южнее Новой Водолаги часть войск попала в окружение и с трудом пробилась впоследствии к Харькову.

После отхода танкистов оголился фланг 69-й армии в районе Чутово, Коломак, чем еще больше осложнялось общее положение на этом участке фронта. Мы принимали ряд мер, чтобы хоть сколько-нибудь усилиться здесь. Сюда в район Валки были выдвинуты одна бригада из состава противотанковой артдивизии и несколько батальонов ПТР, а также сосредоточены все танки, имевшиеся в армии (правда, их насчитывалось тогда не более семи-восьми единиц).

6 марта в этом районе мне довелось быть свидетелем тяжелого боя. До полутораста танков противника, при [176] поддержке авиации, атаковали противотанковый узел. А там было всего-навсего 30–40 пушек калибра 45 и 76 миллиметров да несколько десятков противотанковых ружей. Наши подразделения дрались храбро, пытаясь остановить врага. Но, увы, немецкие танки обладали большим преимуществом в дальности прямого выстрела. Если нашим артиллеристам для того, чтобы поразить цель, приходилось выжидать сближения с ней на 500–700 метров, то танки неприятеля и сопровождавшие их штурмовые орудия наносили поражение с дистанций до 1500–1800 метров.

Атака была очень настойчивой. На подступах к противотанковому узлу уже горели или стояли, потеряв ход, несколько десятков боевых машин. Однако другие все шли и шли вперед. А огонь наших пушек становился все слабее, их оставалось все меньше.

Одиночные немецкие танки достигли окраины Валки. И тут не вытерпело сердце командующего бронетанковыми и механизированными войсками нашей армии генерал-лейтенанта В. А. Мишулина. По собственной инициативе он сам повел в контратаку те семь-восемь танков, которыми располагал. Но силы были слишком неравными. Очень скоро немцам удалось подбить головной танк, в котором находился Мишулин. Другие танковые экипажи с трудом спасли тяжело контуженного генерала. Изменить же течение боя они не смогли.

Немецкие танки ворвались в южную часть города, и мне пришлось уходить оттуда вместе со своей небольшой оперативной группой. Ненадолго остановились мы у реки Мерчик, чтобы проверить состояние обороны на этом рубеже, и вернулись в Богодухов на основной командный пункт.

Несколько дней, проведенных в районе боевых действий, окончательно убедили меня в том, что противник явно превосходит нас в силах. Он без особого труда преодолевал наше сопротивление, тогда как нам приходилось напрягать все усилия, чтобы хоть как-то сдержать его. И все же немцы наступали довольно осторожно, как бы оглядываясь. По всей вероятности, они хорошо помнили, что совсем еще недавно мы крепко били их.

10 марта передовые части противника вплотную приблизились к Богодухову, а другая его группировка уже вела бои на окраине Харькова. Назревала серьезная угроза [177] всем войскам Воронежского фронта, действовавшим к западу и к юго-западу от Курска. В первую очередь это касалось 69-й и 40-й армий, оборонявшихся на рубеже Ахтырка, Краснокутск, Богодухов. Противник даже небольшими силами мог наносить тяжелые удары по нашему флангу и тылам.

Командующий Воронежским фронтом, как видно, оценил эту опасность. Уже 9 марта он приказал командующему 40-й армией организовать контрудар силами не менее двух дивизий в общем направлении на Богодухов, Ольшаны. Задача ставилась такая: ликвидировать угрозу противника в районе Харькова.

Однако этот хороший замысел не был выполнен до конца. Контрудар получился слабым.

Я связался с Ф. И. Голиковым. Филиппа Ивановича беспокоила не столько опасность в районе Богодухова и Харькова, сколько угроза более глубокого удара немцев на Белгород, Курск. Такие действия противника в период между 10 и 15 марта были вполне реальными и могли привести к весьма тяжелым последствиям, ибо у командующего Воронежским фронтом не имелось никаких резервов.

Невеселый это был разговор, а закончился он тем, что Ф. И. Голиков приказал мне перегруппировать часть сил 69-й армии на рубеж Золочев, Липцы и таким образом прикрыть шоссе Харьков — Белгород. При этом армия не освобождалась от ответственности за район Богодухова. Такая раздвоенность усилий, да еще в тяжелой оперативной обстановке, была нам явно не по плечу. Я попросил командующего возложить оборону направления Богодухов, Грайворон на 40-ю армию с передачей ей двух наших стрелковых дивизий и одной стрелковой бригады, действовавших в данном районе, а нам переподчинить две ее дивизии, отходившие на Золочев. Это предложение Голиков принял.

В ночь на 11 марта штаб 69-й армии перемещался на новое направление. По пути я имел в Грайвороне встречу с командармом 40 генерал-лейтенантом К. С. Москаленко. Она была короткой. Оба мы отчетливо понимали серьезность обстановки, реальную угрозу удара танковых дивизий противника со стороны Богодухова и, конечно, торопились принять соответствующие меры для отражения его. [178]

Переговорили с командующим фронтом. Он уточнил нам задачи, еще раз подчеркнув особую ответственность 69-й армии за направление Харьков, Белгород. Через несколько часов я собрал в местечке Казачья Лопань командиров дивизий. Каждому из них была поставлена задача по обороне рубежа Щетиновка, Казачья Лопань, Прудянка, Липцы, Веселое.

Командный пункт армии разместился в районном центре Микояновка, а второй эшелон штаба сразу отправили на противоположный берег Северного Донца в район Шебекино. Но и отсюда мы продолжали пристально следить за обстановкой в районе Богодухова. Болела душа за город, ставший нам таким близким, и за наши части, оставленные там. Положение их было тяжелым.

Утром 11 марта противник овладел юго-восточной частью Богодухова. Здесь его продвижение несколько задержалось — саперы создали завалы и баррикады на перекрестках улиц. Немецким танкистам пришлось долго повозиться возле каждого из этих препятствий. А тем временем наши войска отходили и сумели оторваться от неприятеля.

По предложению начальника связи армии полковника Макарова мы применили тогда оригинальный способ разведки. На городской телефонной станции в Богодухове были оставлены наши военные телефонистки, переодетые в гражданское платье. В течение дня они докладывали нам все, что наблюдали в городе, а с наступлением вечера благополучно вернулись в свои подразделения.

Обороняясь по линии Уды, Казачья Лопань, Липцы, Терновая, войска 69-й армии начали готовить еще несколько оборонительных рубежей южнее Белгорода. Сам я в те дни сумел побывать на восточном берегу реки Северный Донец, в деревне Маслова Пристань, чтобы встретиться там и лично договориться о взаимодействии с командиром 2-го гвардейского кавкорпуса, действовавшего на правом крыле Юго-Западного фронта.

Тревожились мы и за свой стык с 40-й армией. В дальнейшем тревоги эти оправдались. 13 марта танковые части противника заняли здесь населенный пункт Б. Писаревка. Чтобы приостановить дальнейшее их продвижение на Белгород, потребовалось напрячь усилия трех левофланговых армий Воронежского фронта — 40, 69 и 3-й танковой. Но и этого оказалось недостаточно. [179]

Для упрочения стыка 40-й и 69-й армий распоряжением командующего фронтом сюда были выдвинуты два танковых корпуса: 3-й гвардейский — в район Томаровки и 2-й гвардейский — к югу от Белгорода. Появление 2-го гвардейского танкового корпуса в полосе нашей армии очень подбодрило всех нас — от рядового бойца до командарма. Впервые со времени Россошанской операции услышали мы у себя за спиной гул моторов большой массы отечественных танков (корпус имел в своем составе свыше 175 боевых машин). Нас теперь уже не страшила неотвратимость решающего сражения за Белгород.

Это сражение началось 18 марта. Танки противника одновременно нанесли удары из Б. Писаревки и со стороны Харькова. Они действовали в плотных построениях вдоль дорог и сумели на нескольких узких участках выйти нам в тыл. Наши слабые дивизии не смогли отразить этот напор, но, к чести своей, не поддались панике даже при прорыве немецких танков к самому Белгороду. Боевые порядки войск, не затронутые вражеской атакой, оставались на мосте до темноты и только ночью по приказу отошли на восточный берег Северного Донца.

В течение нескольких дней после этого противник пытался развить свое наступление дальше и даже захватил небольшой тактический плацдарм на нашем берегу. Но тщетно. На рубеже Северного Донца наша оборона стабилизировалась. После 18 марта никаких территориальных изменений на этом направлении не произошло.

* * *

Итак, 18 марта было последним днем активных боевых действий в полосе Воронежского фронта в зимнюю кампанию 1942/43 года. На протяжении трех с лишним месяцев, начиная с 10 декабря, наши войска с большим напряжением и доблестью выполняли свой воинский долг, За этот период было разгромлено и уничтожено до трех десятков дивизий противника, освобождена от оккупантов обширная территория Воронежской, Курской и Харьковской областей. Но на завершающем этапе операции в марте 1943 года нас постигла неудача.

Мы тяжело переживали ее. О причинах высказывались тогда разные мнения. Однако большинство сходилось на том, что мы смогли бы удержать в своих руках оперативную инициативу, если бы наступление, предпринятое [180] после 16 февраля, было лучше подготовлено, велось с глубоким анализом обстановки, был как следует организован маневр резервами и материальными средствами.

Под конец хочется еще раз отметить героические действия наших солдат, сержантов и офицеров в зимнюю кампанию 1942/43 года. Своим мужеством они заслужили вечную славу.